 Последние десять лет турецкая политическая жизнь крутится вокруг противостояния националистов, правивших страной со времен Ататюрка, и Партии справедливости и развития (ПСР) — умеренных исламистов во главе с Реджепом Эрдоганом и Абдуллой Гюлем. Суть противостояния в том, что ПСР потихоньку расшатывает жесткие устои турецкого государства, построенного на армейской дисциплине и слепом подчинении идеологии кемализма.
До недавнего времени верующим мусульманкам было запрещено находиться с покрытой головой на госслужбе или в университете. Однако ислам требует от них всегда ходить в головном уборе. Теоретически это касается также мужских бород, но на практике запрещены были платки. Для сторонников кемализма платки — политический символ, а по турецким законам госслужащий не имеет права выражать свои политические взгляды.
Обострилась эта проблема прошлым летом, во время предвыборной кампании: президентом стал Абдулла Гюль, жена которого тоже носит платок. «Это была настоящая истерика, — рассказывает Гюльчин, бизнес-аналитик из Анкары. — Армия выступала с грозными заявлениями, все газеты писали, что мы превращаемся в Малайзию».
Девушки в платках, которые хотят учиться и работать, — это, конечно, исламистки, сторонницы ПСР (турецкие крестьянки, носящие платок по традиции, даже повязывают его по-другому). Но и отсутствие платка — тоже политический манифест, означающий признание кемализма. Поэтому армия и националисты так яростно сопротивлялись этому невинному, казалось бы, требованию. Для них платки — это символ того, что есть какая-то другая Турция, кемализмом не охваченная. Речь идет об их монополии на турецкую идентичность и о самой идентичности — о том, кто такие турки.
Турция — государство крайне идеологизированное, почти как СССР. И ревнители кемализма — армия и националисты (Республиканская народная партия) — изо всех сил стараются сохранить это положение дел.
Однако от прямого управления страной кемалисты сейчас отодвинуты. ПСР — первая в турецкой истории внесистемная правящая партия. На словах ПСР с кемализмом не спорит, но на практике постепенно деидеологизирует государство, передавая больше прав местным властям, выводя их из-под тотального контроля и постепенно создавая свой, новый истеблишмент. Придя к власти в 1999 году, ПСР провозгласила своей целью вхождение в Европу и под давлением Запада сильно изменила законодательство в области прав человека, и в частности курдского меньшинства.
Все последние годы Турция жила ожиданием Европы. «Это было наше будущее, в этом свете все обретало смысл. Но полгода назад этот свет потух, — говорит Гюльчин. — Еще вчера Эрдоган обнимался с Блэром и Шираком — и вдруг пришли
новые европейские лидеры, которые стали говорить: “Ну, мы не уверены насчет Турции…” В огромной степени доверие людей к ПСР было обусловлено тем, что у них было это будущее». Очевидно, что решение о платках принято еще и для того, чтобы продемонстрировать европейскому сообществу, что в Турции что-то меняется, соблюдаются права человека. «Я их, конечно, терпеть не могу, — говорит турецкая правозащитница
Санем про правительство Эрдогана, — но они никакие не исламисты. Они типичные неоконсерваторы, их интересуют только деньги. Поэтому они хотят в Европу».
Если судить по новостям, может показаться, что в Турции борются консервативные исламисты и либеральные сторонники светского общества. На самом же деле все наоборот: ПСР (исламисты, в общем-то, лишь по названию) тягаются с националистами, охраняющими крайне жесткое общественное устройство. Решение о платках — это не исламская революция, а, скорее, какое-то подобие нашей перестройки, когда людям разрешили ходить в церковь и носить крестики.
|
